Когда прибежали дети, шумные, звонкоголосые, быстрые и светлые, как капельки разбежавшейся ртути, Кусака замерла от страха и беспомощного ожидания: она знала, что, если теперь кто-нибудь ударит ее, она уже не в силах будет
впиться в тело обидчика своими острыми зубами: у нее отняли ее непримиримую злобу. И когда все наперерыв стали ласкать ее, она долго еще вздрагивала при каждом прикосновении ласкающей руки, и ей больно было от непривычной ласки, словно от удара.
Неточные совпадения
Пускай каждый новый день удостоверяет его, что колдовству нет конца; пускай вериги рабства с каждым часом все глубже и глубже
впиваются в его изможденное
тело, — он верит, что злосчастие его не бессрочно и что наступит минута, когда Правда осняет его, наравне с другими алчущими и жаждущими.
Болен я, могу без хвастовства сказать, невыносимо. Недуг
впился в меня всеми когтями и не выпускает из них. Руки и ноги дрожат,
в голове — целодневное гудение, по всему организму пробегает судорога. Несмотря на врачебную помощь, изможденное
тело не может ничего противопоставить недугу. Ночи провожу
в тревожном сне, пишу редко и с большим мученьем, читать не могу вовсе и даже — слышать чтение. По временам самый голос человеческий мне нестерпим.
Наблюдал его еще зритель, которому он, кажется, и хотел быть только понятен, — это Настенька, которая стояла, прислонившись к декорации, и, дрожа всем
телом,
впилась в него глазами.
Я сам видел, как оперившийся совсем утенок, или, лучше сказать, молодая утка, с ужасным криком от испуга и боли, хлопая по воде крыльями и даже несколько приподымаясь с воды, долго билась со щукой, которая
впилась в заднюю часть ее
тела; видел также, как большой язь таскал за собой небольшую щуку, схватившую его за хвост.
Татьяна повернулась к Литвинову всем
телом; лицо ее с отброшенными назад волосами приблизилось к его лицу, и глаза ее, так долго на него не глядевшие, так и
впились в его глаза
— Это развращенный и извращенный субъект, — продолжал зоолог, а дьякон,
в ожидании смешных слов,
впился ему
в лицо. — Редко где можно встретить такое ничтожество.
Телом он вял, хил и стар, а интеллектом ничем не отличается от толстой купчихи, которая только жрет, пьет, спит на перине и держит
в любовниках своего кучера.
Никак нельзя прилечь: железо еще сильнее
впивалось в живое
тело.
Когда казаки, захотев увериться
в его кончине, стали приподнимать его за руки, то заметили, что
в последних судорогах он крепко ухватил ногу своей дочери,
впился в нее костяными пальцами, которые замерли на нежном
теле… О, это было ужасно… они смеялись!..
И, холодно-свирепая, она скользит между ними, обвивает ноги, жалит
в самое лицо,
в губы, и вьется клубком, и
впивается в собственное
тело.
И
в распухнувшее
телоРаки черные
впились!
Больной был мужик громадного роста, плотный и мускулистый, с загорелым лицом; весь облитый потом, с губами, перекошенными от безумной боли, он лежал на спине, ворочая глазами; при малейшем шуме, при звонке конки на улице или стуке двери внизу больной начинал медленно выгибаться: затылок его сводило назад, челюсти судорожно
впивались одна
в другую, так что зубы трещали, и страшная, длительная судорога спинных мышц приподнимала его
тело с постели; от головы во все стороны расходилось по подушке мокрое пятно от пота.
Вдруг голова неестественно согнулась. Подбородок
впился в грудь.
Тело медленно изогнулось дугою
в сторону, скорченные руки дернулись и замерли. Вот так история! Она была без чувств.
Прежний вельможа, простояв тридцать лет под ветром и пламенным солнцем, изнемождил
в себе вид человеческий. Глаза его совсем обесцветились, изгоревшее
тело его все почернело и присохло к остову, руки и ноги его иссохли, и отросшие ногти загнулись и
впились в ладони, а на голове остался один клок волос, и цвет этих волос был не белый, и не желтый, и даже не празелень, а голубоватый, как утиное яйцо, и этот клок торчал на самой середине головы, точно хохол на селезне.
Но вот картина изменилась: вместо фигур
в шапках появились фигуры
в белых платках — это началась посадка женщин. Впрочем, можно было угадать это, закрыв глаза, так как кандальный звон прекратился и его заменили пискливые выкрикивания — это арестантки переругивались, или просто на ходу беседовали между собой. Антон Михайлович положительно
впился глазами
в эту процессию и казался еле стоящим на ногах, так судорожно сжимал он рукою железные перила палубы, на которые облокотился всем
телом.